История философии по своему существенному содержанию имеет дело не с прошедшим, а с вечным и вполне наличным и должна быть сравниваема в своём результате не с галереей заблуждений человеческого духа, а скорее с пантеоном божественных образов.
Г.В.Ф. Гегель
Вопрос об Истине — это не просто вопрос знания. Собственно говоря, это вопрос о знании некоего Сущего. Точнее, это вопрос об Истинно Сущем. Истинно Сущим, или собственно Сущим, или Сущим Самим по Себе можно назвать такое Сущее, Которое самодостаточно и в то же время некоторым образом вмещает в Себя всё прочее сущее. При этом последнее, взятое само по себе, оказывается просто сущим, или условно сущим, имеющим истинное существование не в самом себе, но лишь в Истинно Сущем. Поэтому Истинно Сущее есть То, от Чего всё прочее сущее зависит, составляя основу последнего.
Истинно Сущее не всегда бывает явлено. Бо́льшую часть времени Оно пребывает как бы растворённым во всём сущем. В этом смысле нет ничего ни на земле, ни на небе, что бы Им не являлось. Но приходит время, когда Истинно Сущее собирается в одном Сущем и выделяется из всего прочего сущего: Истинно Сущее становится налично Сущим.
А до той поры у Человека складывается предвосхищающий образ Истинно Сущего, более или менее верно отражающий некоторые существенные стороны Последнего. Даже будучи неявленным и рассредоточенным во всём сущем, Оно так или иначе даёт о Себе знать, тревожа человеческое воображение, волнуя людские умы, будучи источником религиозных верований и философских учений. Поэтому у Человека всегда уже имелось некоторое представление об Истинно Сущем.
1. Первобытные верования: Истинно Сущее человекоподобно, бессмертно и грозно
С самого начала первобытные люди пытались выделить в окружающем мире Нечто, Чему оказывалось предпочтение перед прочим сущим. Это мог быть любой неодушевлённый предмет (тотем) или даже детородная часть человеческого тела (фаллические культы), от Чего Человек считал Себя жизненно зависимым и Чему воздавались особые почести.
С течением времени Человек всё более выделялся из всего прочего сущего и превзошёл последнее по красоте, могуществу и многому другому. Поистине Он оказался наисовершеннейшим из сущих во всём обозримом пространстве. Тогда возник вопрос: не является ли тем искомым Истинно Сущим Сам Человек?
Но когда был поставлен этот вопрос, у Человека обнаружился существенный недостаток, который не позволял Ему безоговорочно признать Себя в качестве Истинно Сущего. Этим недостатком была его смертность. В других отношениях этот недостаток мог бы показаться несущественным, но в вопросе об истинности того или иного сущего это приобретало решающее значение. Ведь этот недостаток отбрасывал Человека на уровень самого низшего природного существа. Нет, не может быть Истинно Сущее смертным.
Человек мог бы считать Себя Истинно Сущим, если бы не Его смертность. С другой стороны, последняя, как казалось, была единственной преградой, отделявшей Человека от истинной жизни. Поэтому Человек, отвергая Себя в качестве Истинно Сущего, всё же настаивал на том, что Истинно Сущее должно быть похожим на Человека, должно быть человекоподобным.
Итак, Истинно Сущим могло бы считаться такое сущее, которое имело бы человеческий облик, и при этом было бы бессмертным. Таковое не встречалось в Природе. Но древний Человек не был таким уж безнадёжным эмпириком и не пренебрегал при необходимости употребить силу Своего воображения. Иными словами, задача состояла в том, чтобы «довообразить» Человека до Истинно Сущего. Что и было сделано. Так возник образ человекоподобных бессмертных существ. Это были Боги.
Признание Человеком Своих достоинств, но непризнание Себя в качестве Истинно Сущего и легло в основу представления Истинно Сущего в виде Богов. Здесь отразилось двойственное положение Человека: Его превосходство над всем прочим сущим и Его подчинённость по отношению к Истинно Сущему. Образ Богов был плодом людского воображения, но не пустого воображения: этим образом Истинно Сущее Само заявило о Себе, и этот образ возникает с необходимостью, предвосхищая грядущее явление Самого Прообраза.
Поскольку эти первоначальные Боги не были действительными истинно сущими, но лишь воображаемыми, Они были отягощены чисто человеческими представлениями и предрассудками. Поэтому, наряду с верно угаданными признаками Истинно Сущего, Богам приписывалось много чисто человеческих вожделений и даже пороков, в то время как действительное Истинно Сущее могло выглядеть значительно сдержаннее и скромнее, оставаясь при этом Истинно Сущим.
Жизнь Богов между тем дополнялась всё новыми подробностями. У Них складывалась своя иерархия с выделением верховного Бога, Которому подчинялись остальные Боги, или же возникал единый Бог, а все прочие Боги полностью утрачивали высокое звание «Богов» и разжаловались в просто «небожителей». Здесь варианты могли быть различными: всё зависело от темперамента того или иного народа. Так или иначе, эти первобытные религиозные представления относятся более к мифологии, чем к собственно религии, ибо этот первоначальный образ Истинно Сущего ещё не был подтверждён действительным явлением Такового.
С пришествием Богов начался первый, религиозный, или, точнее, религиозно-мифологический этап в развитии представлений об Истинно Сущем. На этом этапе Оно представлялось в виде человекоподобных бессмертных личностей. Человек же, будучи богоподобным, но в то же время смертным, не мог в полной мере наслаждаться истинным существованием. Тем не менее Он мог, так или иначе, приблизиться и приобщиться к истинной жизни, угождая Богам, воздействуя на Них жертвой и молитвой.
Между условно сущими, смертными людьми, и истинно сущими, бессмертными Богами, устанавливалась определённая связь, именуемая религией. Благодаря этой связи, Человек не замыкался Сам на Себя, но всегда имел выход на Истинно Сущее, пусть даже своеобразно представляемое. Поэтому жизнь Человека, оставаясь смертной, обретала определённую полноту и даже некоторую истинность.
Боги, как считалось, обитали в некоем возвышенном и недоступном для Человека месте или, согласно более поздним представлениям, в некоем «внемировом» пространстве. Но не вполне верно было бы считать, что Они просто существовали Сами по Себе, в отрыве от мира, и лишь наслаждались истинным существованием. Боги, со своей стороны, были неразрывно связаны с миром, они были «замкнуты» на мир, будучи его Сущностью, его Истиной.
Как бы Оно ни воображалось, Истинно Сущее небезобидно и чревато ощутимыми последствиями для всего прочего сущего. Недаром, согласно древним представлениям, малейшее движение или даже малейшая мысль кого‑либо из Богов приводила в движение целые пласты мирских явлений. Всё, что происходило на земле, оказывалось лишь видимым выражением жизни Богов. Вочеловеченное или воображаемое, Истинно Сущее проникает повсюду, так или иначе воздействуя на ход «земных» событий. Поэтому всякое пренебрежение в отношении Его небезопасно. По меткому выражению поэта М. Ю. Лермонтова:
- Так храм оставленный – всё храм,
- Кумир поверженный – всё Бог.
Итак, на основании вышеизложенного можно сделать три основных вывода: Истинно Сущее должно быть человекоподобным, Оно должно быть бессмертным, и, будучи внутренне связанным со всем прочим сущим, Оно оказывает воздействие на последнее.
2. «Философия природы»: отказ от внешнего человекоподобия Истинно Сущего
Время шло. Человек продолжал осваивать окружающее Его пространство. Развивалось мореплавание, новые страны, новые диковинные растения и животные открывались Человеку, новые народы открывались друг другу. Но Боги как таковые не встречались среди этого многообразия налично сущего. Их местонахождение отодвигалось всё дальше, да и само Их существование ставилось под сомнение.
Боги, несмотря на весь Их блеск, с самого начала страдали существенным недостатком: Они представляли Собой воображаемое, а не действительное Истинно Сущее. Этот недостаток сначала не замечался, но исподволь он подтачивал могущество Богов в глазах людей, порождая всё новые сомнения относительно Их существования. Этот недостаток скрывать было всё труднее: Истинно Сущее настоятельно требовало к Себе иного подхода.
Почитание Богов всё более становилось данью обычаю. Уже мало кто был убеждён в Их действительном существовании, хотя мало кто решался вопрос об этом поставить открыто. Богоборцы, впрочем, были всегда, но долгое время никто не мог предложить взамен Богов нечто более убедительное, соответствовавшее уровню умножившихся человеческих знаний. Большинство людей едва могли опомниться от нахлынувших на них впечатлений. У мудрецов же всё это многообразие вызывало лишь скуку повторения одного и того же, обостряя тоску об Истинно Сущем. Участились попытки отыскать Истинно Сущее среди ближайших налично сущих вещей, что было сопряжено с отказом от человекоподобия Истинно Сущего. Время Богов прошло. Появилась философия.
Европейская философия, как известно, зародилась в Древней Греции приблизительно в VI веке до Рождества Христова. Первые философы пытались вычленить То, Что есть истинного в окружавшем их налично сущем, Что пре-бывает, несмотря на все видимые изменения. При этом взоры их обратились прежде всего на могущественные и всепроникающие природные стихии, бушевавшие или покоившиеся вокруг. Развитие философских представлений об Истинно Сущем тогда было примерно следующим.
Ксенофан. Этот философ как бы перекинул мост от первоначальных религиозных верований к философским представлениям. Истинно Сущее он всё ещё называет «Богом». В то же время он резко выступает против уподобления Истинно Сущего Человеку. «Эфиопы утверждают, что Боги курносы и смуглы. Фракийцы — что Они голубоглазы и рыжеволосы…» — пишет Ксенофан. Он полагает, что «если бы быки, лошади и львы имели руки и могли рисовать…, то лошади изображали бы Богов похожими на лошадей, быки — на быков» и т.д. При этом Ксенофан выдвигает своё ви́дение Истинно Сущего, Которое он считает единым Богом, «не подобным смертным ни обликом, ни мыслью». Бог Ксенофана чужд суеты. Он неподвижен, и всем существом Своим Он видит, мыслит и слышит и «одной силой ума всё потрясает».
Вместе с тем Ксенофан склоняется к признанию Земли в качестве Истинно Сущего: всё происходит из Земли и в Землю возвращается. Земля, таким образом, составляет как бы тело Ксенофанова Бога., Который всё‑таки отдалённо напоминает Человека — хотя не по облику, но по существу.
Фалес утверждал, что только Вода существует поистине. Всё происходит из Воды и возвращается в Воду. Вода — То, Что есть истинного в вещах.
Анаксимен учил, что только Воздух существует поистине. Всё происходит из Воздуха и превращается обратно в Воздух.
Гераклит из всех стихий предпочёл Огонь — только Огонь существует поистине. Огонь есть то, на что всё обменивается. Всё сущее рождается и гибнет в мировом пожаре.
Эмпедокл примирительно принял все Четыре Стихии, т. е. Землю, Воду, Воздух и Огонь как истинно сущие. При этом он привлёк ещё на помощь Любовь и Распрю, Которые Эти Стихии упорядочивают до получения законченного Сущего. Таким образом, Эмпедокл отходит от чисто «стихийного» толкования Истинно Сущего и вновь отдалённо намекает на человекоподобие Последнего. Оно у Эмпедокла получается в виде Сверхсущества, телом Которого являются вышеупомянутые Четыре Стихии, а в качестве духовной способности выступают Любовь и Распря.
Следует заметить, что ни Фалесова Вода, ни Анаксименов Воздух, ни Гераклитов Огонь не были просто стихиями, как они встречаются в Природе. Скорее это были живые, разумные Сверхсущества. В частности, Гераклит отождествлял свой Огонь с Логосом, т. е. с Законом, или Разумом, к Которому люди приобщаются, вдыхая Его. Здесь есть указание на то, что философы по сути видели в Истинно Сущем Того же единого Бога, но лишённого человеческого облика. В том‑то и состоит мистицизм всякой философии, что она пытается вдохнуть жизнь в заведомо нежизнеспособные, искусственные образования.
Анаксимандр попытался положить конец стихийности при толковании Истинно Сущего и провозгласил в качестве Такового «Беспредельное». Из этого «Беспредельного» рождается мир, включая все стихии. В Него же всё и возвращается в положенное время. «Беспредельное» бескачественно, или, лучше сказать, бесконечно-качественно: «всяко». Это не Вода, не Воздух, не Земля и не Огонь. Но в то же время, «Беспредельное» содержит всё это в Себе.
Казалось бы, учение Анаксимандра о «Беспредельном» должно было примирить точки зрения всех философов. Но на самом деле это было лишь начало философии. Просто «качественные» толкования Истинно Сущего были в основном исчерпаны.
Если качество Истинно Сущего может быть любым, то от качества можно отвлечься, и тогда в силу вступают количественные закономерности. В чистом виде это проявилось в учении Пифагора, который за Истинно Сущее почитал Число. Последнее здесь предстаёт очищенным от вещественных напластований и не только служит средством для расчётов у купцов, но обретает, так сказать, свою собственную стать. Было показано, что всё многообразие сущего сводимо к математическим соотношениям — «гармониям». На этих «гармониях», или «скрепах», и держится, согласно Пифагору, всё мироздание.
Итак, сущность мира открылась Пифагору как Число, и это было подлинным апофеозом математики. Учение Пифагора необычайно подстегнуло развитие наук: ведь для того, чтобы докопаться до причины того или иного природного явления, отныне необходимо было выявить математические соотношения, лежащие в его основе. Такой подход к познанию явлений Природы оказался весьма плодотворным и помог сделать множество научных открытий. Ведь действия с числами вполне могли заменить действия с самими вещами. И это было
намного удобнее.
Линию количественного толкования Истинно Сущего продолжил Парменид. При этом он добавил, что Истинно Сущее — не просто Число. Это — «Единое». Парменид не допускал множественности или движения в Истинно Сущем. Он считал Его неделимым, неподвижным и конечным. Для образности Парменид допускал представление Истинно Сущего в виде шара. И это была не просто метафора. «Число» всё же не могло долго удерживаться в своей хрупкой чистоте и мало-помалу вновь начинало обрастать плотью.
Последователь Парменида — Зенон Элейский показал, какие нелепости получаются, если приписать Истинно Сущему движение и делимость (множественность). Ведь движение противоречиво и предполагает одновременное нахождение и не-нахождение в одном и том же месте, что считалось немыслимым. А бесконечная делимость пространства приводит к тому, что быстроногий Ахиллес никак не может догнать медлительную черепаху, потому что до неё ему приходится пробежать бесконечное число пространственных отрезков… Поэтому Истинно Сущее едино и неподвижно.
Но был и другой взгляд, допускавший и движение, и множественность. Анаксагор, к примеру, учил, что Истинно Сущее представляет Собой бесчисленное Множество бесконечно малых частиц, из которых и получается всё многообразие видимого сущего. Эти «семена вещей» всепроникающи, и в каждом отдельном сущем частично содержится и всё прочее сущее. Однако эти частицы сами по себе не могут образовать стройного единства Космоса. Поэтому наряду с ними Анаксагор вводит ещё одно действующее и упорядочивающее начало — Ум. Опять же, как в случае с Эмпедоклом, Истинно Сущее здесь получается в виде отдалённо человекоподобного Существа, тело Которого составляют «семена вещей», а Ум привлекается в качестве духовной способности.
Демокрит также был сторонником множественности Истинно Сущего. Он учил, что поистине существуют лишь Атомы — мельчайшие, далее неделимые частицы различной формы. По мысли Демокрита, эти частицы носятся в пустоте, завихряясь и сцепляясь друг с другом, образуя при этом всё многообразие вещей. Никакой отдельной от них разумной, упорядочивающей силы Демокрит не предусматривает. Тем не менее, он признаёт, что всё в мире происходит «по Необходимости».
Между тем философия к тому времени оказалась в некотором тупике. Качественные толкования Истинно Сущего, равно как и количественные Его толкования, в основном себя исчерпали. Истинно Сущее оказалось всяким, как качественно, так и количественно. Тогда появились философы, которые рассуждали примерно так: если Истинно Сущее может быть любым, то Его вообще не существует. Именно тогда и были выдвинуты подкупающие призывы: «Человек есть мера всех вещей», «Что кому как кажется, так оно и есть» и т.п. Их называли не «философами», а «софистами». Они преуспели в искусстве спора и могли найти доводы и доказательства для всего. Их обычно нанимали, чтобы выиграть тот или иной судебный процесс. Они мало заботились о том, точно ли истинны их утверждения, или же эти утверждения истинны лишь по видимости. Например, софист увидел соседа, который бил свою собаку. «Что ты делаешь, — воскликнул софист, — ты разве не видишь, что у твоей собаки щенки? Ну и что с того? — отвечал сосед. Как что, — продолжал софист, — значит эта собака — отец. К тому же это ведь твоя собака. Выходит, ты бьёшь своего отца!»
В указанном случае софизм был употреблён с благородной целью — прекратить избиение несчастного животного. Но ведь ничто не мешает применить это небрежное смешение понятий и во зло — оправдать убийство, воровство, ложь и многое подобное. Тогда человек может стать лёгкой добычей хитрых и беспринципных политиканов — демагогов или, что ещё хуже, разучиться говорить правду самому себе.
Конец этой философской смуте положили Сократ и его ученик — Платон. В отличие от софистов, Сократ был убеждён в возможности достижения истинного знания. Делал он это с помощью рассуждения-беседы, диалога. Например, ставится вопрос: какую вещь можно назвать прекрасной? Или: что делает ту или иную прекрасную вещь или прекрасного человека прекрасным? Ведь можно украшать ту или иную вещь или человека драгоценными камнями, осыпа́ть золотом, добавлять ещё какие‑нибудь украшения, но от этого рассматриваемый предмет совсем не обязательно станет прекрасным. Ему всё равно будет чего‑то недоставать, чтобы стать прекрасным, а именно того, что Сократ обозначает как «прекрасное само по себе», или «прекрасное как таковое»(1).
Сократ пришёл к выводу, что должна существовать «идея прекрасного», которая, запечатлеваясь в предмете, делает его прекрасным. Иными словами, должна существовать Красота как Таковая1, в отличие от прекрасного кувшина, прекрасной лошади или прекрасного юноши. То же происходит и со всеми прочими вещами и свойствами, которые становятся таковыми, лишь соответствуя своей идее. Метод Сократа был восхождением от созерцания прекрасных вещей к Прекрасному как Таковому, от созерцания отдельных вещей к Вещи как Таковой, к её Идее.
Фигура Сократа стала знаковой в развитии античной культуры, философии и религии. Человекоподобное Истинно Сущее, представленное языческими Богами, окончательно подменяется бесформенной и безликой Природой — скопищем идей и вещей, скрепляемых Мировой Душой. Сократ поплатился жизнью за своё «богохульство». Но дело его продолжилось, ибо оно было велением времени. Сменяя Человека Первобытного, в муках рождался Человек Познающий, для Которого ничего не существует, кроме познаваемой Им Природы.
В своих представлениях о Природе Сократ отдавал предпочтение Идеям, а не Вещам: так возникло учение об «Идеях». Учение это разработал ученик Сократа — Платон. Последний учил, что поистине существуют лишь вечные и неизменные Идеи, или Идеальные Прообразы Вещей, в то время как вещи мира суть лишь отблески их божественных Прообразов. В отличие от вещей мира, которые всегда становятся, но никогда не есть, Прообразы их никогда не становятся, но всегда есть. Идеи эти и есть источник истинного знания, которое есть собственно не знание вещей, но знание Идей.
В учении Платона, наконец, осуществился полноценный синтез качественных и количественных толкований Истинно Сущего. Пифагорово Число здесь наполнилось содержанием: Оно как бы обрело плоть, оставаясь чистым. Одновременно это явилось могущественным средством собственно научного познания, которое имеет дело не с самими вещами, а с понятиями вещей.
Непосредственно созерцать Идеи может лишь душа человека, свободная от телесной оболочки, т. е. до рождения и после смерти. Находясь же в теле, душа припоминает и узнаёт в вещах отблеск виденного ранее. Поэтому (истинное) познание у Платона — это, по сути, воспоминание.
После открытия мира Идей, или мира идеальных Прообразов вещей, Платон поставил вопрос об их Источнике. При этом он вновь прибегнул к человекоподобному образу Бога в виде «Мирового Ума». Согласно Платону, Ум-Отец излучает свои идеи на Мировое Вместилище, Мать-Кормилицу, восприемницу идей. Вследствие этого рождается Мир-Сын. Таким образом, Истинно Сущим у Платона выступает преисполненный идеями Мировой Ум, оплодотворяющий этими идеями Мировое Вместилище. Впоследствии Платон склоняется к более «целомудренному» толкованию Истинно Сущего — как Демиурга, или Бога-Творца, Который творит Космос, или «Малого Бога», в соответствии со Своими идеями.
Ученик Платона — Аристотель — подробнейшим образом разложил учение своего учителя по полочкам. Он разработал правила классической логики, дал научные определения многим предметам и явлениям Природы, но в смысле толкования Истинно Сущего не привнёс в философию ничего существенно нового. В основу всего сущего у него полагается всё тот же неподвижный Бог-Ум, Который приводит всё в движение, Сам же пребывает в блаженном самосозерцании.
Несмотря на видимое «свободомыслие», связанное с отрицанием языческих Богов, обожествление Природы, фактически осуществляемое философией, вело в конечном счёте к обожествлению светского Правителя. Ибо когда Природа Сама становится Богом, высшим Её проявлением становиться Тот, Кто стоит на вершине земной иерархии: над Ним уже нет ни Бога, ни Богов. Так возникают «земные Боги». Первым из Таковых в эпоху Античности стал Александр Македонский(2).
Александра можно считать результатом обожествления Природы как Целого. Но обожествляется не только Природа в целом, но и отдельные Её части – Разум, Душа или Тело. В силу синкретизма античной культуры, указанное разделение проявлялось тогда не столь отчётливо, как и не столь отчётливо обособлялись и не были полностью свободны от первобытных религиозных представлений основные направления античной «классической философии» – материализм, идеализм и учение о Мировой Душе.
И всё же, Юлия Цезаря, преуспевшего в развитии римского права, можно считать результатом обожествления Разума. Октавиана Августа, насаждавшего идею безусловного этнического превосходства римлян над прочими народами, можно считать результатом обожествления Души. Спартак же – вождь представителей сферы «материального производства» – вполне мог быть результатом обожествления Тела.
3. «Философия существования»
Итак, «философия Природы» в основном была завершена. Но вопреки ожиданиям, это не принесло желанного облегчения или покоя мужам-философам. Напротив, ими овладела некая растерянность. С одной стороны, можно было говорить, что Истинно Сущее в основном «познано». В общем и целом Оно представляет Собой Демиурга, или Бога-Творца, некоего Сверх-Мастера, или Художника, Который создаёт Нечто, похожее на Себя, некое телесно-душевно-разумное Существо, или Космос, в соответствии с идеями, или замыслом, содержащимся в Его уме.
Казалось бы теперь мироздание покоится на надёжной основе, и Истинно Сущее наконец‑то найдено. Но здесь‑то как раз начинается самый напряжённый и ответственный этап в развитии философии, в развитии представлений об Истинно Сущем. Всевозможные описания Истинно Сущего «со стороны», т. е. как чего‑то находящегося вне Человека, были исчерпаны. Необходимо было сделать шаг от знания Истинно Сущего к бытию Им. Это означало, что приближалось время Истинно Сущему проявиться в полной мере.
Вопреки ожиданиям, завершение «философии Природы» не принесло желанного облегчения или покоя мужам-философам. Напротив, ими овладела некая растерянность. Возникло сомнение в окончательности с таким трудом обретённого образа Истинно Сущего. Возрастало ощущение того, что Таковое представляет Собой Действительность иного, более высокого порядка, что Оно не укладывается в рамки «предмета (философского) знания». Иными словами, Оно не склонно довольствоваться той участью, которую уготовили Ему «академические» философы: Ему присуща своя внутренняя логика, которую философы ещё не в состоянии были уловить. Оно жаждало уже не познания, но бытия. Возникала необходимость нового типа философии, направленной на Субъект, причём не только на «познающий». И этот переход от «предмета знания» к «факту бытия» был болезненным.
Многие философы по‑прежнему занимались созерцанием, как они считали, «Истинно Сущего», пытаясь удерживать Его на почтительном расстоянии. Они не замечали, что предмет их философствования совсем уже не там, где Его ищут. Самым же чутким из них всё же передалось беспокойство, исходившее от Истинно Сущего, хотя никто из них никак не мог понять, что от них требуется, и каково будет дальнейшее «поведение» Предмета их изысканий.
Между тем чувство тревоги и неуверенности нарастало. Приблизившееся Истинно Сущее вызывало у Человека панический страх, источник которого Он не мог определить. Обычно Человек относил этот страх на счёт страха перед Богами, страха смерти, на счёт общественной неустроенности, трудностей познания и т.д. Философы привыкли быть «наблюдателями» Истинно Сущего, пусть даже не беспристрастными (ведь «философия» — это «любовь к мудрости»). Они описывали свой Предмет со стороны, и многие думали, что так будет всегда. Теперь же, когда Истинно Сущее приблизилось, не все поняли, что происходит.
Отсюда двойственность и своеобразие философии этого периода. С одной стороны, философы продолжали созерцательную, «стороннюю» линию в отношении Истинно Сущего. Здесь философия не была оригинальной и в основном представляла собой повторы и уточнения учений, бывших ранее (например, неоплатонизм). С другой стороны, философствование этого периода побуждалось страхом. Человек обращался к философии, чтобы избавиться от чувства страха и других подобных неприятных ощущений. Здесь же целью философствования стало достижение душевного равновесия, и основным вопросом уже был не «Каково Истинно Сущее?», а «Как жить?»
В то же время философия оставалась философией, т. е. наукой об Истинно Сущем, поэтому хотя бы упоминание о Таковом в этих учениях так или иначе можно было отыскать. Одним из первых учений такого рода был философский скептицизм. Озадаченные противоречивостью Истинно Сущего, философы-скептики приходят к выводу о необходимости воздерживаться от каких бы то ни было суждений в отношении Такового. Они ещё не вполне свободны от «академической» философии, и значительную часть их учения они посвящают критике последней. Поэтому основным девизом этих философов стало «сомнение». Впрочем, не только сомнение. Считалось, что, будучи избавлен от необходимости как‑то высказываться об Истинно Сущем, философ обретал некое спокойствие духа — «невозмутимость». Это был довольно‑таки неожиданный вывод. Под «невозмутимостью» скорее скрывалось тихое отчаяние. Так или иначе, философский скептицизм расчистил путь для появления и утверждения философии нового типа.
Яркими представителями этой новой философии были киники. Они вели непритязательную жизнь, довольствуясь лишь необходимым. Они признавали, что они не вполне от мира сего, и называли себя «друзьями Богов». Они считали, что человек более всего страдает оттого, что он является рабом своих страстей, и основную свою задачу видели в освобождении от этой зависимости. Соответственно их идеалом было «бесстрастие». Они обличали потакание страстям, ложь и лицемерие, царящие в мире, и не боялись высказывать своё мнение на этот счёт даже царям. При этом доставалось и «академическим» философам. Когда какие‑то люди рассуждали о том, одушевлён ли Космос и шаровиден ли Он, один из киников обратился к ним: «Вот вы всё хлопочете о Космосе, а о том, что ведёте порочную жизнь, даже не задумываетесь».
Философ Эпикур вызвался избавить Человека от страха и доставить ему душевное благоденствие. Для преодоления страха смерти Эпикур выдвинул следующее умозаключение: «Пока мы есть, смерти нет, а когда смерть есть, нас уже нет. Так чего же бояться?» И всё же Эпикур полагал, что люди в основном боятся Богов, а именно они боятся Их вмешательства в дела мира. Он пытался доказать, что Боги — это блаженные существа, Которые обитают где‑то во внемировом пространстве и не имеют никакого касательства до мира. В то же время Эпикур отдавал дань «академической» философии, будучи последователем Демокритова атомизма.
Венцом этой новой философии стал стоицизм. Философы-стоики полагали, что больше всего люди боятся смерти. Поэтому в своих трудах они много места уделили тому, как избавиться от этого страха. Они попытались основывать своё бесстрашие перед лицом смерти на фатализме. Дескать, всё уже предопределено, поэтому задача Человека состоит в том, чтобы не противиться судьбе и иметь мужество принять неизбежное. В этой связи уместно вспомнить известную стоическую поговорку: «Покорного судьба ведёт, непокорного тащит». Идеалом стоиков была опять же «невозмутимость». Знаменитые представители этого направления — римский гражданин Сенека, раб Эпиктет, а также император Марк Аврелий — были уверены, что Человек может сделать свою жизнь истинной, если он будет жить «в согласии с природой» и поступать «в согласии с разумом».
Тем временем всем этим философским вопросам была уготована иная постановка, и их ждало иное решение. Человек уже не мог успокоиться объяснением. Ему нужно было спасение. Истинно Сущее же, со Своей стороны, искало более конкретного воплощения: Оно жаждало вочеловечения.
Здесь нельзя не упомянуть ещё об одном мыслителе, которого вполне можно назвать философским Предтечей готовившегося события. Это — Филон Александрийский. Он был этническим евреем, что было не вполне привычным для философской среды: ведь евреи славились прежде всего своими пророками. Между тем Филон сочетал в себе разумность философа и прозорливость пророка, а его этническая принадлежность указывала на то, откуда следует ожидать благую весть. Он считал греческую философию «иносказанием» Ветхого Завета. Более того, он, по сути, утверждал, что Истинно Сущее, или Бог, не только творит Мир-Космос, но и рождает Сына-Логоса, Который должен проявиться в человеческом облике.
4. Явление Истинно Сущего
Спасение обретается лишь на гребне отчаяния, на вершине потери. Но когда оно приходит, оно обычно остаётся незамеченным. Многие думают, что это «не то». Ибо кротко и ненавязчиво приходит Истинно Сущее в этот мир.
Это случилось на окраине Римской империи в год, который стал и годом рождения новой эры. Родился человек по имени Иисус, прозванный Христом, Которому суждено было стать зримым воплощением Истинно Сущего.
На первый взгляд Он ничем не отличался от других людей, и это подтверждало догадку древних о человекоподобии Истинно Сущего. Но человекоподобие Иисуса отличалось от такового древних религий, поэтому далеко не все могли распознать в Нём Того, Кем Он был на самом деле. Верующие ожидали увидеть всемогущего Бога, Который бы незамедлительно осуществил Свою волю, Который наказал бы грешников и возвысил праведников. Философы же в большинстве своём, увлекаясь созерцанием идеальных сущностей или упражняясь в «самодостаточности», не заметили, что предмет их философствования стал вполне очевидным.
Он был бессмертен. Но бессмертие Его опять же не было таковым в смысле дурной бесконечности земного бытия. Он был носителем действительного бессмертия и проникал в пределы, где не было времени, где была жизнь вечная — Он называл это «Царствием Небесным». Его бессмертие не было Его личным «достижением», которое можно было бы скрыть. Оно не могло остаться без последствий для мира. Обнаружив это свойство в Себе, Он тем самым становился явленной сущностью мира, что позволяло Ему, в частности, изменять естественный ход событий.
Познавший бессмертие грозен. Иисус мог отпускать грехи, исцелять безнадёжно больных, даже воскрешать мёртвых. Но горе было тому, кто причинял Ему зло. Смоковница, на которой не оказалось плодов, когда Иисус хотел утолить голод, тотчас же засохла от Его проклятия. Предавший Его ученик вскоре удавился. Храм старой веры, отвергнутый Иисусом, всё‑таки был разрушен. Государство, которое санкционировало Его казнь, вскоре было сметено с лица земли. Поэтому общение с Ним требовало осмотрительности. Иногда лучше было угодить Иисусу, умащая Его голову дорогими благовониями, чем усердствовать в безликой благотворительности.
В свете вышесказанного становится яснее место и назначение философии в смысле познания Истинно Сущего. Прежде всего, философия представляет собой более высокую ступень в познании Истинно Сущего (равно как и в развитии Самого Истинно Сущего) по сравнению с основанными на воображении древними религиями. Конечно, древние верования могли в создаваемом ими образе Истинно Сущего предвосхитить в общих чертах многие существенные Его свойства. В воображаемом Истинно Сущем оказывается много верного: Богочеловек действительно похож на Зевса. Вместе с тем, Истинно Сущему приписывалось много случайных, не свойственных Ему качеств. Поэтому образ Истинно Сущего должен быть выверен философией.
Философия исходит из того и описывает то, что есть в наличии, и в этом состоит её преимущество в сравнении с древними религиями. Однако здесь же таится и её недостаток, который приводит к оправданию и увековечению налично сущего, к подмене Истинно Сущего налично сущим. И всё же наиболее чуткие философские умы вовремя ощущают приближение Истинно Сущего и оказываются способными выразить это ощущение. И вот приходит время, когда Истинно Сущее Само заявляет о Себе.
Но далеко не для всех явление Истинно Сущего было очевидным. Многие философы продолжили свои традиционные занятия. Лишь христианские апологеты приветствовали явление Иисуса Христа как парадоксальное завершение античной культуры. «После Христа нам не нужна никакая любознательность, а после Евангелия – никакие изыскания», писал Тертуллиан. В самом деле, к чему нам досужие умствования, когда «само Небо зашагало по земле»? При этом Тертуллиан замечает, что не всем открывается Истинно Сущее, но лишь тем, кто ищет Его «прямым и чистым сердцем».
__________________________________________________________
1 Ср. у Ф.И. Тютчева: Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса.
2 Символично, что воспитателем Александра был Аристотель.